— Вы тогда просто воспользовались моим бессознательным состоянием.

— Но сейчас-то вы в полном здравии?

О, если бы так! Она ощущала растерянность, смущение и ужасную тревогу и спиной чувствовала его близость, хотя между ними существовало расстояние.

Эйдриан шагнул ближе, и разделявшее их пространство стало ничтожным. Спустив платье с ее плеч, он наклонился поцеловать обнаженное плечо. От жара его губ забурлила кровь. София хотела сорваться с места и бежать прочь, но он удержал ее. И хотела ли она?

Он коснулся губами ее шеи, и словно тысяча горячих маленьких стрел пронзили ее. Его магнетизм завораживал, соблазн довериться ему почти разоружил ее.

Закрыв глаза, она секунду-другую упивалась гипнотизирующим удовольствием. Затем, словно опомнившись, отклонилась в сторону и, резко повернувшись, оказалась к нему лицом.

— В бессознательном я состоянии или нет, но вы все еще обладаете преимуществом, и несправедливо пользоваться им. Что, если кто-то выйдет из другой комнаты и увидит меня в таком виде?

— Тогда откройте дверь, и мы войдем внутрь.

— Ключ не поворачивается.

Он взял ключ из ее рук и вставил в замок. Конечно, ключ сразу повернулся. Эйдриан толкнул дверь.

— Вы не войдете! — воскликнула она. — Я не хочу… — Ложь. Жалкая ложь.

— Мне никогда не приходилось проявлять столько терпения в подобных вещах, — признался Эйдриан. — Что-то мешает вам заняться со мной любовью. Вы ведь хотите меня, может быть, так же сильно, как и я хочу вас.

— Ваша самоуверенность не знает границ.

— По крайней мере я дерзкий мужчина, а не нахальный мальчик. Мы найдем способ, как преодолеть ваши страхи.

Он медленно ушел. Заставив свое сердце успокоиться, София вошла в комнату, придерживая расстегнутое платье и корсет.

Как только дверь закрылась, она чуть не застонала от стыда и унижения. Прижав ладони к пылающим щекам, София мерила шагами комнату, ругая себя. Как она могла так размякнуть в его руках? Нет, это чересчур для утонченной светской женщины! Вместо того чтобы указать Эйдриану его место, она вела себя словно школьница.

Если бы она знала, что он такой дерзкий и такой безжалостный! Если бы могла предвидеть, что его привлекательность сделает ее такой беспомощной…

Отношения с ним совсем не были похожи на ее романы в Париже. Эйдриан пробуждал в ней страстные желания, которые, как она считала, ей не дано узнать. Возбуждение возникало настолько сильное, что София забывала обо всем. Наслаждение рассеивало ее негодование и заставляло забыть о его вероломных целях.

И вместе с тем она прекрасно сознавала, что ничего, кроме разбитых иллюзий, не ждет ее, если он преуспеет. Значит, она не должна допустить повторения случившегося.

Глава 12

Они любили друг друга на белом песке у кромки прибоя. Море расстилалось синим шелком, обволакивая их тела легкой зыбью. Бирюзовый тент неба растянулся над ними, обрамляя лицо Софии. Золотые облака плыли над их головами.

Ее глаза увлажнились от блаженства, и радость смягчила очертания рта. Она подалась вперед, чтобы он мог дотронуться губами до кончиков ее грудей. Ее стоны, говорившие о сильном желании, соответствовали быстрому ритму его движений. Обхватив ее за талию, он прижался к ней всем телом довел все до конца. Крик блаженства пронзил тишину, и мир пошатнулся…

Глаза Эйдриана раскрылись. Какую-то долю секунды он ничего не мог понять, но тут послышался дружный лай собак, и он окончательно проснулся.

Крик был реальным. Но крик выражал ужас, а не страсть.

Он выпрыгнул из постели и начал быстро натягивать брюки, рубашку и туфли. Выйдя в коридор, он заметил спины двух лакеев, одетых в ливреи Эвердона. Рьяное рычание собак, доносившееся из комнаты Софии, отбило у них охоту провести хоть какое-то расследование.

— Мы слышали звон стекла и ее крик, — объяснил один. — Надо бы кому-то войти, как вы думаете? — Лакей посторонился, ясно давая понять, что только не он.

Одна из горничных гостиницы суетилась около лестницы.

— Госпожа позвала меня помочь ей одеться, — доложила девушка, дрожа от страха. — Потом послала меня разбудить конюха и лакея. Я никого не видела поблизости, сэр.

Эйдриан отворил дверь и вошел в комнату Софии. Мастифы сначала оскалили пасти, но, почуяв знакомый запах, успокоились. Они заняли стойку, ожидая приказа, на кого наброситься.

Открытый саквояж стоял под разбитым окном, которое зияло остатками стекла, похожими на зубья. Весь пол усыпали осколки. София сидела на кровати, одетая в то самое черное платье, которое было на ней накануне вечером, и держала в руках ворох одежды. Она посмотрела на Берчарда глазами, полными страха.

Он подошел и взял ее руку. Стремительным движением поднял рукав. Кровь сочилась из пореза около плеча. Он вы тер кровь и, прижав носовой платок к ране, попытался остановить ее.

— Неудивительно, что вы испугались, но теперь вам ничего не угрожает. Рана не опасная. Расскажите мне, что произошло.

Она жестом указала в угол комнаты. Он увидел на полу приличного размера камень.

— Кто-то бросил его в окно, но не попал в меня. Я порезалась кусочком отлетевшего стекла.

— Вы могли серьезно пострадать! — воскликнул он, едва сдерживая возмущение. — Склонились бы вы над саквояжем, стекла попали бы в вас. Если бы вы лежали в постели, то вообще бы не пострадали.

— Но я не лежала в постели, — виновато пролепетала София.

— Вы встали и стали складывать вещи в три утра. Ваши слуги одеты для путешествия, как, впрочем, и вы.

— Я не могла спать. И потом эта луна… Я решила не терять времени зря, — проговорила она, пряча глаза.

— Значит, вы подняли всю вашу свиту? За исключением меня.

— Вам не сказали? Господи, какая ужасная оплошность!

— Оплошность умышленная. И не лгите мне. Взглянув на него, она оттолкнула его руку и взяла у него носовой платок, которым он вытирал рану. Увидев, как много крови впитал платок, она вздрогнула.

— Не беспокойтесь, на самом деле все не так плохо, — успокоил он. Предоставив ее самой себе, он занялся камнем.

К нему была привязана записка. Вернее, письмо. Он взглянул на подпись: «Капитан Брут».

Записку «капитан» написал в фамильярном тоне. В ней он просил герцогиню прозреть и поддержать не только парламентскую реформу, но и всеобщее избирательное право. Бранил ее за колебания и призывал использовать ее новое положение в лучших целях. Он обращался к ней «милая София» и заканчивал письмо с непристойным намеком на их «старую дружбу».

Нигде не содержалось угроз, но тем не менее капитан Брут позволял герцогине узнать, что он вернулся, что наблюдает за ней и что может легко обидеть ее.

Эйдриан дал письмо герцогине.

— Не думаю, что ваш преследователь все еще где-то рядом. Но я пойду и проверю, чтобы не сомневаться.

Он прошелся вдоль улицы, но Лайбург тихо спал. Ничто не говорило о присутствии капитана Брута.

Вернувшись, он заглянул в каретный двор гостиницы. Большая карета герцогини стояла наготове, лошади запряжены. Кучер прислонился к открытой двери.

— А где другая карета? И фургон? — поинтересовался Эйдриан.

Кучер вздохнул.

— А что, они понадобились ей сейчас? Если так, то выйдет задержка.

— На самом деле сейчас ей не нужна ни та, ни другая. Герцогиня изменила свое решение и подождет до утра.

Сокрушаясь по поводу непостоянства женщин, кучер покачал головой и начал распрягать лошадей.

Войдя в гостиницу, Эйдриан нашел двух лакеев, находящихся в общей гостиной.

— Вы можете успокоиться, ее светлость не сильно пострадала, — оповестил он их. — Где остальные?

— Мы оставались в гостинице, когда пришла служанка и все рассказала. Что касается нас, то нам все ясно. А Том и Гарри еще спят, если шум не разбудил их, — объяснил один из слуг.

Одна карета и только два лакея. Но свободная от сопровождающей свиты карета может развить хорошую скорость. Он сомневался, что София планировала посетить очередной городок.